«Это уже другой человек» Ветераны СВО возвращаются домой: как им справиться с травмами и привыкнуть к мирной жизни?

У вернувшихся из зоны специальной военной операции на Украине нередко возникают проблемы в отношениях с семьей, конфликты с супругами, которые приводят к болезненным разводам, а порой к домашнему насилию и преступлениям. Жены бойцов ищут помощи у специалистов. В беседе со специальным корреспондентом «Ленты.ру» психолог и медиатор Екатерина Елгаева разобрала типичные эпизоды и объяснила, какие меры можно предпринять, чтобы улучшить ситуацию.

«Лента.ру»: Расскажите о наиболее частых проблемах, которые возникают в семье после возвращения мужчины из зоны СВО.

Екатерина Елгаева: Они могут быть разнообразными и иметь разные формы проявления — тревожную, апатичную или агрессивную. В любом случае человеку чаще всего нужна помощь, и вот тут возникает вопрос о том, как эту помощь оказать и как сделать так, чтобы ветеран на нее согласился. Разумеется, возникнут и внутрисемейные проблемы.

Какую помощь может оказать такой семье психолог и медиатор?

Видов психологической работы здесь может быть очень много, начиная от простой реабилитации, профориентации, поддержки других членов семьи. Все должно быть направлено на то, чтобы люди адаптировались к новой жизни в новых условиях с новым человеком, который вернулся из зоны боевых действий.

Что в этой ситуации может сделать медиатор? Он может научить людей выстраивать диалог, описать ситуацию, в которой люди хотят теперь жить, и решить поэтапно конкретные вопросы.

Если к специалистам обращается только один член семьи — допустим, жена ветерана боевых действий, а сам он не желает, то будет ли в этом толк?

Такое обращение не просто имеет смысл, оно очень важно и для семьи, и для самого ветерана. Семья, находясь рядом с ветераном, может испытывать такую же травматическую симптоматику, потому что вовлекается в его переживания. Так возникают новые конфликты — вплоть до насилия.

Поэтому и нужно родственникам военнослужащего обращаться за помощью, независимо от того, обращается ли ветеран за ней сам. Это нужно, чтобы распознавать конфликтные ситуации и своим поведением не поддерживать их, а найти какую-то другую, адаптивную форму поведения, которая позволит сбалансировать ситуацию.

Психолог будет работать над эмоциональным состоянием того члена семьи, который обратился к нему, над его реакциями, над его проживанием всей этой ситуации. Медиатор тоже может выполнять схожую работу: построить конкретную стратегию, тестировать разные способы поведения, тренировать формулировки — что можно говорить, что нельзя говорить. Человек в результате работы начнет понимать, как именно выглядит ситуация, на что он может влиять, а на что нет, и как это делать наиболее безопасно для себя и партнера.

В чем отличие работы с семьями участников СВО по сравнению с другими семьями с точки зрения представителя профессионального психологического сообщества? Нужно ли человеку получать какие-то дополнительные знания перед тем, как браться им помогать?

Исходя из моих знаний на этот счет, с одной стороны, отличия существуют, с другой стороны — нет. Да, последствия ПТСР при боевой травме проявляются так же, как и при любой другой травме. Но ветераны боевых действий будут все же отличаться по типу адаптации или дезадаптации в социальном поведении. Другие травмы не оказывают такого влияния на общественную жизнь.

Реальная ситуация: «Муж вернулся с СВО, очень изменился. От ласкового, нежного, доброго человека не осталось ничего… Он постоянно в себе, очень хмурый, пасмурный. Предлагала к психотерапевту — отказывается, считает, что это шарлатаны. Я не выношу мозг, все, что могу, делаю для семьи сама. Дома он уже полтора месяца, на меня и детей — ноль внимания. Не знаю, что делать… Я как вдова при живом муже, не хочу бросать его из-за того, что он изменился, но в реальной мирной жизни я снова одна». Что скажете об этом?

Состояние мужа похоже на астенический тип ПТСР: неспособность функционировать, вялость, апатия, отключение от реальной жизни. Чтобы это преодолеть, необходима кропотливая работа.

А что касается нежелания идти к психологу, то это происходит потому, что он не видит в психологе человека, который пережил такой же опыт, и поэтому считает, что тот не способен помочь. В этом случае выход — только ветеранские организации, то есть супруге надо постараться уговорить мужа обратиться именно в ветеранскую организацию, где его поймут такие же люди, как он, найти человека с похожим опытом для того, чтобы помочь ему выбраться.

И второе: в таких случаях необходима системная работа на государственном уровне.

В комментариях к этому посту много негатива в адрес ее автора. Эту женщину обвиняют в нетерпеливости, неуважении к мужу-герою и так далее. Это же проблема отношения к женам участников СВО, давления, завышенных требований к ним?

Я считаю, что должен быть сформирован какой-то общественный механизм, который не будет социально инвалидизировать эту женщину, но при этом будет оказывать ей поддержку, чтобы уберечь ее от социального давления. Этим женщинам, особенно женам мобилизованных, выпал нелегкий жребий — ждать мужей с фронта, и они ни в коей мере не должны находиться под прессингом негативного общественного мнения.

Решать эту проблему нужно. Кстати, одна из потенциальных зон работы медиатора, которой пока не существует в нашей стране, — как раз работа с последствиями вот таких глобальных конфликтов и раскола в обществе. Это называется диалоговая группа, то есть это не групповая психотерапия, где в группе каждый решает свой личностный кризисный вопрос с участием других людей. Групповая психотерапия направлена внутрь каждого человека, а диалоговая группа будет работать на выработку группового консенсуса по общественной проблеме. И такой опыт есть (пока он достаточно небольшой) в странах, переживших гражданские конфликты.

Свидетелями конфликта между супругами часто становятся их близкие родственники — матери, отцы, сестры, братья или дети. Как эти люди могут помочь примирению? Может ли кто-то из них выступить в роли медиатора? Что им делать?

Им точно следует избегать четкого присоединения: ты прав/права, иди сделай так-то, докажи, победи, заставь ее или его замолчать. Такое поведение будет только эскалировать конфликт. Кроме того, если родственник последует совету, то виноватым в конфликте окажется именно тот, кто это посоветовал.

И точно так же стоит избегать молчаливых манипуляций такого типа: пока вы ссоритесь, я буду вести себя так-то, если вы не помиритесь, то я с вами общаться не буду, и так далее. Лучше всего избегать любых действий или советов, которые что-то решают за эту семью.

Есть ли какие-то исследования о том, какой эффект оказывает на семьи профессиональная медиация? Или риск распада таких семей все равно очень высок?

Есть страны, где семейная медиация — это исключительно разводная медиация. То есть медиатор вообще не занимается сохранением семьи. Если пара пришла к медиатору — значит, она пришла именно разводиться.
А есть страны и есть семьи, где медиация помогает не только развестись, но и сохранить брак.

В моей практике ко мне чаще приходят за разводом, и тогда снова соединиться пара, как правило, уже не может. Вопрос в том, как сохранить семью, у них просто не стоит.

Да, в последние время стали появляться случаи, когда люди приходят за сохранением отношений. Но они тогда так и говорят: мы не хотим разводиться, нам не помогли семейные психологи, мы хотим попробовать медиацию.

Специалист может помочь семье не распасться точно так же, как семья может сохраниться и без помощи специалиста, и наоборот. Исследований о том, какой эффект оказывает на семьи профессиональная медиация в России, пока нет. Попытки делаются, но их нельзя назвать валидными исследованиями, потому что у них очень маленькая выборка.

Разберем другую ситуацию. Если между супругами возник не просто затяжной бытовой конфликт или охлаждение, а совершено преступление (насилие в отношении женщины, например), но у них после этого есть необходимость или желание поддерживать хотя бы некоторые деловые отношения, касающиеся воспитания детей, — медиация поможет?

Медиацию можно применять не для восстановления семьи, а скорее для реабилитации жертвы в этой ситуации. Так работает восстановительная медиация, и это возможно при совершении правонарушений. С помощью медиации можно решать и конкретные деловые вопросы об обеспечении детей, организации жизни.

Если есть насилие, но второй участник этого не признает, то шансов не очень много, потому что в этом случае будет нарушено равноправие.

В своем Telegram-канале вы писали о том, что конфликты — это естественная часть семейной жизни, если я вас правильно понял.

Да, конфликты — естественная часть. Семья не является статичной картинкой. Это маленькое сообщество людей, каждый из которых как-то живет и развивается, соответственно, в ходе жизни каждого члена семьи возникают какие-то новые интересы и потребности, способы мышления, способы реализации всех этих интересов, новые эмоции и проблемные ситуации, которые возникают не только между людьми, но и снаружи.
И все их приходится как-то решать внутри семьи.

Можно отличить «правильные» конфликты от «неправильных», требующих вмешательства со стороны?

Правильный конфликт — это тот, который распознается обоими участниками. Они могут покричать, поругаться, помолчать, подумать, а потом все равно идут навстречу друг другу. Люди распознают конфликт как ситуацию, которая не устраивает обоих, и готовы ее решать, не пытаясь манипулировать какими-то фактами и не выставляя условий.

Как вы относитесь к пословице «стерпится-слюбится»? Поддается ли абьюз терапии или единственный вариант — развестись?

Что касается пословицы «стерпится-слюбится», я отношусь к ней двойственно. С одной стороны, есть в этом доля правды — в том плане, что принятие одного человека другим требует времени. Влюбленность, первые эмоции не дают полного представления о втором человеке. Чем дольше люди находятся вместе, преодолевая сложности, тем больше возникает уважения друг к другу и любви. Вот такой я вижу позитивную трактовку этой поговорки.

Другой ее смысл в том, что нужно потерпеть, подстроиться и так далее.
В этом ключе я, конечно, негативно к ней отношусь.

Поскольку оба все время что-то подавляют, они не находятся в диалоге, и отношения в конце концов разваливаются, хотя изначально они были потенциально достаточно ресурсными для того, чтобы сохраниться.

А абьюзивные отношения — это когда подстраивается только один партнер, часто полностью теряя себя. Такие отношения поддаются терапии, если пара дошла до нее. А если не дошла, то развестись с абьюзером — это оптимальный вариант, причем разводиться здесь тоже надо очень грамотно, с большой устойчивостью и с поддержкой.

Многие женщины, ожидая своих мужей из зоны СВО, очень переживают, что их семью ждет неизбежный кризис или развод. Что бы вы им посоветовали?

Я бы посоветовала заниматься психообразованием, сейчас есть много ресурсов, которые дают грамотную информацию для родственников участников боевых действий о том, как подготовиться к возвращению мужей.

Может, им сразу нужен медиатор — еще до возникновения конфликта?

Смысла обращаться к медиатору до возникновения конфликта я не вижу. Если нет запроса, то с чем работать? Обычно люди доходят до медиатора, когда уже совсем все плохо. Медиатор — это такая последняя помощь. Должна быть как минимум одна проблема, которую нужно решать. Потому что если ее нет — о чем вы будете разговаривать? Вы можете просто пойти к психологу и поговорить там о чувствах, о состояниях и так далее, а у медиатора должна быть фактура для работы.

Но у медиатора можно отдельно поучиться именно навыкам коммуникации и общения, потому что даже и без всех боевых проблем это достаточно сложная часть жизни. Если люди не умеют разговаривать, не умеют решать конфликтные ситуации, то боевой опыт у одного из супругов может стать дополнительным стресс-фактором в процессе восстановления семьи.